Если вы считаете сайт интересным, можете отблагодарить автора за его создание и поддержку на протяжении 13 лет.

Емельян Пугачев

Дилогия из двух фильмов «Невольники свободы» и «Воля, кровью омытая» рассказывает о восстании под руководством Емельяна Пугачева (1742-1775) в царствование Екатерины Второй…
Емельян Иванович Пугачев (1742-1775)-донской казак, предводитель Крестьянской войны 1773-75 годов в России. Пользуясь слухами, что император Всероссийский Петр III жив, Пугачев назвался им. Он был одним из нескольких десятков самозванцев, выдававших себя за Петра, и самым известным из них. Емельян Пугачев родился в станице Зимовейской Донской области. В советской исторической литературе особо подчеркивалось, что за сто лет до рождения Пугачева в Зимовейской родился другой предводитель широкого казачьего выступления-Степан Разин. Год рождения Емельяна Пугачева документально не установлен. В 1774 году Пугачев в ходе показаний следователю Маврину в Яицком городке говорил: «От роду мне 32 года». На следствии в Москве обер-секретарь Степан Шешковский также записал: «Считает себе тридцать третей год». При этом известно, что, будучи в бегах, при получении паспорта на форпосте Добрянском Пугачев заявил о том, что ему 40 лет. Этот же возраст он указал при аресте после первой своей поездки к яицким казакам в 1772 году. Большинство историков все же, сопоставляя различные вехи биографии Пугачева с историческими событиями, пришло к выводу, что датой его рождения следует считать 1742 год. Емельян был младшим сыном в семье донского казака Ивана Михайловича Пугачева и его супруги Анны Михайловны. Пугачевы жили в Зимовейской издавна, свою фамилию унаследовав от прозвища деда Емельяна по отцовской линии-Михаила Пугача. Старший сын Дементий отделился от семьи рано, с началом своей службы. Старшие сестры Ульяна и Федосья также покинули дом после своего замужества. Как указывал на допросе сам Пугачев, семья его принадлежала православной вере, как и большинство казаков черкасской (малороссийской) станицы Зимовейской, коренное население которой было православным, в отличие от большинства яицких и многих верхнедонских и среднедонских казаков, придерживающихся в те времена старообрядчества. До поры Емельян помогал семье по хозяйству, «боронил за отцом землю», а в 17 лет был записан на казацкую службу вместо своего отца, ушедшего в отставку. Через год после начала казачьей службы Емельян женился на Софье Дмитриевне Недюжевой, казачке станицы Есауловской. Уже через неделю после свадьбы Емельян был включен в команду казаков, направленную в Пруссию. Участвовал в Семилетней войне 1756-63 годов, со своим полком состоял в дивизии графа З. Г. Чернышева. Походный атаман донских полков полковник Илья Денисов взял Пугачева к себе в ординарцы. За три года службы в Пруссии Емельян побывал в Торуне, Познани, Кобылине, участвовал в ряде сражений, избежав каких-либо ранений. Один раз, во время ночной тревоги, он упустил одну из лошадей, принадлежавших Денисову, за что был наказан плетьми. Со смертью Петра III войска были возвращены в Россию. С 1763 по 1767 год Пугачев проходил службу в своей станице, где у него в 1764 году родился сын Трофим и в 1768 году-дочь Аграфена. В перерыве между рождениями детей Пугачев был командирован в Польшу с командой есаула Елисея Яковлева для поиска и возвращения в Россию бежавших старообрядцев. Как показывал Пугачев на допросах позднее, он с казаками регулярно участвовал «в партиях, где месяц, где два, и потом возвращался паки в дом свой». С началом русско-турецкой войны в 1769 году Пугачев в команде полковника Ефима Кутейникова в офицерском звании хорунжего 2-й сотни был направлен к Бендерам. При взятии Бендер 16 сентября 1770 года под командованием генерала Петра Панина отличился и хорунжий Пугачев. После отвода войск на зимние квартиры в Елисаветград в 1771 году Пугачев заболел («и гнили у него грудь и ноги»). Полковник Кутейников направил его на Дон в составе команды из ста казаков для замены лошадей. По причине болезни Пугачев не мог вернуться обратно, поэтому он нанял замену-«Глазуновской станицы казака Бирюкова, коему он за то дал 2 лошади с седлами, саблю, бурку, зипун синей, харч всякой и денег 12 рублев». Проболев дома с месяц, Пугачев по совету станичных стариков отправился в Черкасск проситься в отставку. Станичный атаман Трофим Фомин выписал Емельяну для этой цели паспорт. Прибыв в Черкасск в первой половине июля 1771 года, Пугачев остановился на квартире матери своего полкового друга. Войсковой дьяк Колпаков, который рассматривал просьбу, в отставке Пугачеву отказал, предложив лечиться в лазарете. Подумав, Пугачев от лазарета отказался и предпочел лечиться самостоятельно-«на своем коште». Во время лечения он три дня прикладывал к ногам баранье легкое, и ему полегчало. После отказа в отставке он попросил разрешение у атамана Ефремова и направился повидать свою сестру Феодосию с зятем Симоном Павловым в Таганрог, где последний проходил службу. В разговоре с зятем Пугачев узнал, что тот с несколькими товарищами устал и хочет бежать со службы, в которой они попали в положение солдат, а не казаков. Обсудив возможные направления побега («На Русь? На Прусь? В Запорожскую Сечь?»), сочли наилучшим отъезд в Терское семейное войско, где казакам якобы воли было больше. Пугачев не только вызвался помочь зятю и его товарищам, но и сам изъявил желание перебраться с ними на Терек. По уговору, сестра Федосья испросила для себя с детьми паспорт на поездку в Зимовейскую. Симон Павлов с товарищами должны были бежать неделей позже, так, чтобы подозрения не пали на Пугачева. Но уже на пятый день Симон с тремя другими беглецами догнал Пугачева неподалеку от Черкасска. По словам Пугачева, он был весьма раздосадован, так как столь скорый отъезд давал основания для подозрений, что он способствовал побегу. Прибыв в Зимовейскую, таганрогские беглецы временно укрылись в степи, Федосья с детьми отправилась погостить к свекру, а Емельян Пугачев объявил дома о своем желании отправиться на Терек вместе с зятем. Как показывала позднее на допросах супруга Емельяна Софья, они с его матерью бросились ему в ноги, умоляя отказаться от этой затеи. Согласившись с доводами жены и матери, Пугачев в ходе очередной встречи объявил Симону Павлову об отказе ехать с беглецами на Терек, но согласился помочь переправить их через Дон на лодке на «ногайскую сторону». Павлов с товарищами начали упрекать и уговаривать Емельяна, тот для виду согласился, но, переправив их за Дон в семи верстах от Зимовейской и высадив из лодки, отправился обратно домой, где пробыл более месяца, продолжая самостоятельное лечение. Беглецы не сумели самостоятельно добраться до Терека и, проплутав несколько недель, сочли за лучшее вернуться в Зимовейскую, где заявились в станичную канцелярию. Симон Павлов рассказал об обстоятельствах побега, заявив, что переправиться через Дон им помог Емельян Пугачев, также изъявлявший желание податься на Терек. Такой рассказ вынудил Пугачева бежать из станицы и скрываться в окрестных камышах. Тем временем Павлов с товарищами, а также мать Пугачева были отправлены для следствия в Черкасск. Поняв, что там беглецы постараются переложить большую часть вины на него, Емельян поспешил отправиться туда же, где в войсковой канцелярии предъявил все свои проездные документы и попытался до прибытия арестованных изложить свою версию событий: «… я де слышу, что про меня говорят, будто я бежал, а я де не бегал». Но с прибытием арестованных, после их заявления о том, что идея с Тереком исходила именно от Емельяна, Пугачев решил за лучшее бежать, вновь попытавшись укрыться в окрестностях родной станицы, но был задержан и заключен под замок в станичной избе. Пробыв в заключении два дня, Пугачев бежал, вновь укрывшись в окрестностях родной станицы. Прожив так остаток лета и осень, с морозами Пугачев решился вернуться домой, рассудив, что там его искать не будут. Станичным и войсковым властям действительно не приходило в голову, что почти месяц («весь Филиппов пост») беглец жил в своем же доме. Но длиться бесконечно такая жизнь взаперти не могла, и Пугачев решил за лучшее довести до логического конца замысел переселиться на Терек. 23 декабря, простившись с супругой и пообещав ей, что заберет семью, как только устроится на месте, Пугачев переправился на запретный берег Дона. В середине января 1772 года он прибыл в станицу Ищерскую, откуда его отправили к атаману Терского семейного войска Павлу Татаринцеву в станицу Дубовскую. Каких-либо подозрений он не вызвал, в войсковой ведомости на его счет была сделана запись: «Емельян Пугачев письменного вида не имеет. Донского войска. Желает в семейном войске быть казаком». Для жительства ему определили станицу Дубовскую, но вскоре Пугачев вернулся в Ищерскую. В реестре казаков Терского семейного войска Пугачев был записан женатым, в качестве его супруги была записана некая Прасковья Фоминишна. Точно неизвестно, успел ли Пугачев обзавестись другой супругой или, по каким-то соображениям, решил представить супругу Софью подложным именем. В любом случае, его служба на Тереке выдалась совсем недолгой. Волжские и донские казаки, принудительно переселенные правительством для укрепления недавно созданной Терской линии, были крайне недовольны переселением и условиями новых мест службы. В феврале 1772 года казаки станиц Ищерской, Галюгаевской и Наурской решили направить делегацию с жалобой в Военную коллегию, с которой активно вызвался отправиться и Емельян Пугачев. Было решено, «чтобы он взял на себя ходатайство за них об испрошении им в Государственной Военной коллегии к произвождению денежного жалования и провианта против Терского семейного войска казаков». Получив от казаков 25 рублей на дорогу, Пугачев 8 февраля 1772 года отправился хлопотать об их нуждах, для чего в Моздоке он закупил нужный «харч», но при выезде из города был задержан. В ходе разбирательства Пугачев сознался, что бежал с Дона, но затем 13 февраля сумел бежать из-под стражи, подговорив караульного солдата Венедикта Лаптева. Раздобыв по дороге в Нижне-Курмоярской станице лошадь, Пугачев вскоре вернулся в родную Зимовейскую, тайно дав супруге знать о своем прибытии. Софья увела детей к жене брата, после чего стала со слезами упрекать Емельяна в разрушенной жизни. Пугачев пытался утешать ее, уверяя, что на Тереке его выбрали в атаманы, но для жены было ясно, что он снова в бегах. К этому времени Симон Павлов уже был прощен и продолжил службу в Таганроге. Считая, что вина Емельяна даже меньше, а своими побегами он ее только усугубляет, Софья твердо решила, что выдача Емельяна станичным властям будет лучшим исходом для семьи. Пугачев в сердцах ответил: «Ну ин, коли так, поди и скажи про меня, что я пришол». Софья попросила жену брата сообщить станичным властям, и вскоре в дом пришли казаки, арестовав Емельяна и отправив его под конвоем в станицу Чирскую, сдав атаману розыскной команды Федотову. Федотов предложил Емельяну решить все проблемы за взятку в 100 рублей. Пугачев пообещал найти 50 рублей и попросил знакомого старшину Карпа Денисова ссудить ему эту сумму, на что Денисов охотно согласился. Но когда Федотов узнал, откуда у Пугачева эти деньги, то испугался, что о взятке станет известно, и отказался записать Пугачева в одну из командировочных команд. Пугачев вернул деньги Денисову, но тот настоял, чтобы Емельян оставил себе 10 рублей, предполагая, что они ему могут понадобиться в Черкасске. Пугачев был конвоирован в Черкасск. По дороге, в станице Цимлянской, им встретился сослуживец Пугачева по службе в Пруссии Лукьян Худяков. Пугачев был отдан Худякову на поруки с обещанием доставить арестованного к месту назначения. Версии дальнейших событий в изложении Пугачева и Худякова расходятся. Как показывал на допросах в Москве Пугачев, Худяков дал ему коня и отправил с ним сына, проинструктировав отпустить арестованного, зная, что малолетнему сыну наказания за это не будет. По версии Худякова-никакого сговора не было и Пугачев просто обманул его сына и сбежал. Так или иначе, Емельян Пугачев вновь оказался вне закона, направившись в этот раз в сторону поселений раскольников на реке Койсухе. Поначалу он выдавал себя за казака, отставшего от своей партии по дороге к турецкой границе. Но в ходе общения со старообрядцем Кавериным, вызвавшимся проводить его «вдогонку за партией», Пугачев решил выдать себя за старовера. Каверин, поверивший Пугачеву, что тот «бежал из усердия к богу» и из желания присоединиться к одноверцам, посоветовал ему поехать на хутор к старообрядцу Осипу Коровке. Осип Коровка с охотой взялся помочь Пугачеву, несмотря на то, что в разговоре с ним Пугачев признался, что он беглый донской казак. В это время многие ранее бежавшие из России старообрядцы по указу Петра III, подтвержденному и Екатериной II, получили возможность вернуться в Россию и поселиться на окраинах империи. Посоветовав отправиться в Бендеры, где, по слухам, было определено одно из мест для выходивших из Польши старообрядцев, Коровка попросил своего сына Антона сопроводить Пугачева и даже отдал ему свой паспорт. Но по дороге к Бендерам Антон Коровка и Пугачев узнали, что никакого поселения в Бендерах нет. В ходе своего участия в партиях по возвращению беглых староверов Пугачев неплохо изучил приграничные с Польшей места. На несколько месяцев они с Антоном Коровкой задержались в Стародубском монастыре, где старец Василий проинструктировал их о способе получить «билеты в те места, кто куда пожелает, на поселение». Для этого было необходимо через старообрядческую слободу Ветку явиться на пограничный Добрянский форпост и заявить о желании получить направление на поселение. Старец Василий помог Пугачеву выбрать наилучший момент для перехода границы. В дальнейшем все прошло без проблем — прибыв на форпост в числе многих других возвращавшихся в Россию староверов, Пугачев представился коменданту Добрянского майору Мельникову своим подлинным именем и был направлен в карантин. В ходе пребывания в карантине Емельян познакомился с беглым солдатом Алексеем Логачевым, вместе они устроились на подработку к купцу-староверу Кожевникову, подрядившись построить ему сарай. Карантин продлился шесть недель. 12 августа 1772 года Пугачев получил, наконец, долгожданный паспорт с направлением на поселение в Малыковскую волость на Волге. Кожевников снабдил Пугачева и Логачева хлебом в дорогу, а также передал через них привет игумену Филарету, главе старообрядческой общины на Иргизе.
Получив паспорта, Пугачев вместе с Логачевым отправился по уже знакомой раскольнической дистанции в обратном направлении, заехав в деревню Черниговку к староверу Каверину, затем-на хутор к Осипу Коровке, станицу Глазуновскую-к казаку-староверу Андрею Кузнецову. Дорога заняла более двух месяцев. Прибыв, как было предписано в паспорте, в Малыковку, они вскоре отправились в Мечетную слободу, чтобы повидаться с игуменом Филаретом. Приехав на место в ноябре 1772 года, они поселились в старообрядческом ските Введения Богородицы, настоятелем которого был Филарет. Здесь они услышали о произошедших недавних волнениях в Яицком войске. Очевидно, полученные Пугачевым от купца Кожевникова рекомендации оказались весомыми для Филарета, бывшего весьма влиятельной фигурой в старообрядческой общине на Иргизе. Как показывал позднее на следствии солдат Логачев, Филарет надолго заперся с Пугачевым для беседы, к которой его, Логачева, не допустили. Сам Пугачев в ходе следствия неоднократно менял показания о содержании разговора с Филаретом, но несомненно, что игумен весьма сочувственно высказывался о прошедшем восстании яицких казаков, бывших поголовно староверами. Когда Пугачев в ходе разговора высказался о возможности подговорить казаков на Яике об уходе на Кубань к некрасовцам, Филарет якобы пообещал содействие в этом мероприятии: «поезжай на Яик и скажи им, что ты их проводить туда можешь. Они де с тобой с радостью пойдут, да и мы все пойдем…Яицким казакам великое разорение». Во время допросов в Пензе в октябре 1774 года, после поражения восстания, когда Пугачева подвергли порке плетьми, он в рамках навязанной версии о заговоре раскольников заявил, что высказал Филарету идею назваться спасшимся царем Петром III. Филарет якобы за идею ухватился и активно ее поддержал: «Яицкие казаки этому поверят, потому что ныне им худо жить, и все в побегах, и они тебе будут рады. Только разве кто из них не знавал покойного императора, но и это даром, они спорить не станут, только им покажись». Развивая тему заговора раскольников, Пугачев в Пензе заявил, что идею именоваться спасшимся Петром Федоровичем высказывал еще в раскольничьих скитах на польской границе и получил в этом полную поддержку, назвав среди заговорщиков всех встреченных и помогавших ему староверов. Позднее, в ходе очных ставок с Осипом Коровкой и другими раскольниками, Пугачев от этих показаний полностью отказался. К настоящему моменту большинство историков уверено, что идея назваться Петром III возникла у Пугачева спонтанно лишь в ходе первой поездки в Яицкий городок в ноябре 1772 года. После разговора с Пугачевым Филарет помог ему устроиться на квартире у знакомого Степана Косова. Через несколько дней после поселения Пугачев узнал, что тесть Косова крестьянин Семен Филиппов собирается в поездку в Яицкий городок за рыбой. Напросившись сопровождать Филиппова, в ходе поездки Пугачев неосторожно начал откровенничать с ним, говоря, что хочет подговорить яицких казаков на уход за Кубань. По дороге в Яицкий городок Филиппов остановился на Таловом умете (постоялом дворе), который содержал отставной солдат Степан Оболяев по прозвищу Еремина Курица. Пугачев начал расспрашивать Оболяева о настроениях в Яицком городке и тот свел его с казаками Закладновыми, временно жившими в охотничьей землянке неподалеку. Григорий и Ефим Закладновы рассказали Пугачеву о событиях недавнего восстания и о том, как после поражения все войско хотело уйти к хану «в Астрабад». Пугачев, называя себя купцом, заговорил с ними об уходе к некрасовцам и что для этого мероприятия у него есть немалые деньги. Закладновы пообещали разузнать о настроениях других казаков мятежной «войсковой» стороны. По приезде в Яицкий городок 22 ноября Филиппов и Пугачев остановились на квартире у другого участника недавнего восстания Дениса Пьянова. В ходе бесед с Емельяном Пьянов еще подробнее рассказал об обидах, терпимых казаками от правительства и «старшинской» стороны, об идущем следствии и ожидаемом приговоре. Пугачев в свою очередь говорил об идее организации побега скрывающихся участников восстания на Кубань, говорил, что у него для этого имеются деньги, обещал по 12 рублей каждой казацкой семье, что последует с ним «в турецкую область». В ходе разговора Пьянов упомянул о впечатливших всех мятежных казаков слухах об объявлении среди волжских казаков «царицынского» Петра III. В ответ Пугачев заявил, возможно, что неожиданно и для самого себя: «Я-де вить не купец, а государь Петр Федорович, я та-де был и в Царицыне, та Бог меня и добрыя люди сохранили, а вместо меня засекли караульного солдата, а и в Питере сохранил меня один офицер». Готовность Пьянова поверить в объявившегося государя подвигла Пугачева на сочинение все более подробной легенды о своем «чудесном спасении» в Петербурге и Царицыне. Прожив в Яицком городке с неделю, они договорились, что Пугачев вернется на Яик к периоду зимнего багренья-традиционной рыбной ловле осетровых, когда все казаки соберутся вместе и будет возможность для разговора «с хорошими людьми». Пьянов обещал, что переговорит о государе со стариками. Бывая в городе, Пугачев стал свидетелем царивших в городе настроений. Как записал следователь Маврин в ходе первого допроса Пугачева в сентябре 1774 года: «Хаживал он, Пугачев, по городу Яику между народом, где также наслышался, что казаки их состоянием не довольны и один другому рассказывает свои обиды, бывшие от старшин». Как только Филиппов объявил, что закончил свои торговые дела (Пугачев для виду также купил несколько крупных сазанов), спутники двинулись обратно на Волгу. При этом Филиппов вскоре отстал, что ничуть не насторожило Пугачева. На Таловом умете Пугачев, не вдаваясь в подробности, рассказал Ереминой Курице, что вернется к Рождеству. По приезде Пугачев отправился в Малыковку продать привезенную рыбу, где 19 декабря его арестовали по доносу Филиппова, заявившего властям о призывах Пугачева к казакам бежать за Кубань. Пугачева арестовали и направили для проведения следствия в Симбирск. Пугачев сознался в том, что он беглый донской казак, но стоял на том, что лишь рассказывал на Яике о живущих на Кубани некрасовцах и ни к какому побегу никого не призывал. Сопровождавший арестованного в Симбирск «розсыльщик» Попов предложил Пугачеву решить дело с судьями путем дачи взятки, и даже вызывался за деньги лично отпустить его. Но у Пугачева денег не было вовсе, он обещал отдать их по возвращении в Мечетную слободу, якобы те были на хранении у игумена Филарета. Из Симбирска Пугачева вскоре отправили в Казань, где 4 января 1773 года он был приведен на допрос к казанскому генерал-губернатору Брандту. Тот не придал большого значения делу Пугачева, решив, что речь идет о пустых разговорах. Из казанской тюрьмы Пугачев связался с купцом Щелоковым, которого упоминал в разговорах Филарет, и представил тому дело так, что страдает «за крест и бороду». Щелоков не имел возможности как-то повлиять на дело нового знакомого, но Пугачева и без него вскоре перевели на облегченный режим заключения. По окончании следствия Пугачева было предписано «наказать плетями» и отправить на каторгу в Сибирь, «где употреблять его на казенную работу, давая за то ему в пропитание по три копейки в день». Конфирмация приговора пришла из Петербурга 3 июня. Однако в мае 1773 года, вследствие перестройки тюрем, заключенных перевели на тюремный двор, там их периодически выпускали под присмотром из тюрьмы для прошения милостыни. В это время Пугачев сговорился о побеге с отбывавшим вместе заключение купцом Парфеном Дружининым и караульным солдатом Григорием Мищенковым. Задуманный план осуществили 29 мая, подпоив второго караульного солдата. Расставшись с ними после удачного побега, в начале августа 1773 года Пугачев добрался в земли Яицкого войска, в знакомый ему Таловый умет в 60 верстах от Яицкого городка, на постоялый двор Степана Оболяева. Яицкие казаки, долгое время пользовавшиеся преимуществами удаленности от центра российского государства, в XVIII веке попали под давление петербургских властей, лишились большинства элементов самоуправления и выборности старшин и атаманов. С середины века войско прочно разделилось на две половины. «Старшинская» сторона воспользовалась выгодами, полученными ей в результате отмены выборности, и последовательно выступала проводником политики правительства. «Войсковая» сторона, составлявшая много большую часть Яицкого войска, неоднократно восставала против нововведений, требовала возвращения права лишать должностей неугодных ей старшин и атаманов и выбирать новых по усмотрению войска, а не петербургской Военной коллегии. Накапливавшиеся на протяжении долгих лет противоречия в январе 1772 года привели к открытому восстанию, на полгода мятежное войско вышло из-под контроля правительства. К моменту первого появления Пугачева на Яике в ноябре 1772 года казаки войсковой стороны, потерпевшие в июне поражение от карательной экспедиции генерала Фреймана, еще ожидали результатов следствия. В июле 1773 года, за несколько недель до прибытия Пугачева на Таловой Умет после побега из казанской тюрьмы, окончательный приговор зачинщикам восставших был объявлен в Яицком городке и приведен в исполнение. Екатерина II значительно смягчила изначальные условия приговора, отменив все смертные приговоры. 16 казаков были приговорены к вырыванию ноздрей, простановке знаков на лице и ссылке на каторгу, 38 казаков вместе с семьями-к ссылке в Сибирь, 31 казака отправили в армейские полки, воевавшие в Турции. На всех прочих участников восстания наложили огромный по тем временам денежный штраф, ставивший их на грань разорения. В условиях, когда штраф выплачивали лишь сторонники войсковой партии, имущественное расслоение в войске значительно возросло и противоречия войсковой и старшинской партий лишь еще больше усилились. Среда для распространения слухов о добром царе «Петре Федоровиче» была самой благоприятной, и немудрено, что слухи эти обрастали все большими деталями. Кратковременное появление Пугачева в Яицком городке и Таловом Умете в ноябре-декабре 1772 года наделало много шума среди яицких казаков. Слухи о появлении на Яике государя мгновенно распространились по всему войску, включая участников восстания 1772 года, скрывавшихся от следствия на удаленных хуторах, в старообрядческих скитах, в степи на Узенях. Ярче всех высказался об этом на допросах после ареста в будущем один из главных сподвижников Пугачева Чика Зарубин: «мы же де, казаки войсковой стороны, все уже о том думали и дожидались весны; где не сойдемся, говорили войсковые все: «Вот будет государь! И, как приедет, готовились его принять». Оболяев, увидев появившегося у своего постоялого двора Пугачева, узнал его. Расспросив о делах в Яицком городке, Пугачев узнал, что принимавший его Денис Пьянов находится в бегах из-за слухов о том, что он принимал человека, выдававшего себя «императором Петром Федоровичем». Пугачев прожил на Таловом Умете несколько дней, ожидая возможности пробраться в Яицкий городок. В один из дней они с Оболяевым отправились в баню, где Еремина Курица поинтересовался шрамами на груди Пугачева, оставшимися после болезни. Пугачев назвал их царскими знаками, объявив Оболяеву, что он никакой не казак, «а государь ваш Петр Федорович». Испуганный Оболяев возразил, что царь Петр умер, но Пугачев настойчиво продвигал свою историю о том, что он, Петр Федорович, жив, много лет был «за морем», а сейчас, узнав, что «яицкие казаки приведены все в разорение», нарочно сюда приехал и с их помощью хочет «если Бог допустит, опять вступить на царство». Он попросил испуганного Оболяева организовать ему встречи с кем-либо из зачинщиков предыдущего восстания. Оболяев, поверивший самозванцу и просивший прощения, что обращался с ним все предыдущие дни как с простым человеком, рассказал Пугачеву, что ожидает уже знакомого ему казака Григория Закладнова, которому можно будет открыться. Закладнов узнал Пугачева и не был удивлен его появлению на Таловом Умете. Пугачев в разговоре с ним вновь назвался царем Петром Федоровичем и попросил немедленно оповестить о нем надежных казаков в городе. Закладнов поспешил в Яицкий городок, где хотел в первую очередь поделиться вестью со знакомыми казаками, активными участниками недавнего восстания, в первую очередь с Иваном Фофановым и Максимом Шигаевым, но не застал их дома. Узнав от Закладнова о давно ожидаемом «государе», на Таловой Умет поспешили убедиться в правдивости рассказа казаки Караваев и Кувшинников. Пугачев с помощью Ереминой Курицы разыграл для них сцену «царской аудиенции», как он это понимал, что произвело на казаков должное впечатление. Они жаловались на полное разорение и старшинские обиды, обещали оповестить тайно верных представителей войсковой партии, прослезившись на прощание. Казаки просили снабдить их каким-нибудь письменным указом и Пугачев впервые задумался о том, что для поддержания легенды ему, совершенно неграмотному, срочно требуется человек, способный составить «подлинные» царские документы. В течение нескольких дней Пугачев обсуждал с казаками Григорием Закладновым, Денисом Караваевым и Кунишниковым первоочередные мероприятия, необходимые для скорого объявления Яицкому войску о прибытии «государя»: требовались знамена и прочие материалы для возможного боевого похода, требовались также «платье хорошее и шапка бархатная». Казаки настойчиво говорили, что им нужен «письменный указ», без которого законность выступления может быть поставлена под сомнения даже готовыми к новому бунту казаками. Договорились о том, что Пугачев вместе с Оболяевым отправятся в Мечетную слободу, «по царским делам»-требовалось срочно найти грамотного человека для составления «царских указов». В это время казаки должны были оповестить как можно большее количество надежных людей. Большинство историков отметило, что в ходе фактически первого же обсуждения совместных действий самозванца и яицких казаков никаких речей об уходе за Кубань уже не шло, обсуждение сразу пошло в русле справедливого устроения жизни казаков при правильно устроенном царстве. Расставшись с казаками, Пугачев поспешил в старообрядческие поселения, где надеялся найти грамотного человека для помощи в намечавшемся мероприятии. В Мечетной слободе он был опознан, знакомый Пугачева Степан Косов, на чью помощь он рассчитывал, понял, что Пугачев в бегах, и донес о бежавшем из Казани арестанте старосте Мечетной слободы. К организованным поискам присоединились монахи старообрядческих скитов. 27 августа 1773 года прибывшие в Пахомиев скит Пугачев и Оболяев увидели, что монахи бросились к ним с намерением их задержать. Оболяев, считая, что сможет убедить власти в отсутствии какой-либо за ним вины, предложил Пугачеву бежать к Яику, а сам дал себя арестовать. Пугачеву удалось бежать и добраться в Таловый Умет, где его уже ожидали яицкие казаки Денис Караваев, Максим Шигаев, Иван Зарубин-Чика и Тимофей Мясников. В ходе этой новой встречи Пугачев вновь продемонстрировал свои «царские знаки», но впечатление, оказанное ими, было не одинаково для каждого из новых его знакомых. Позднее на допросах Тимофей Мясников, назначенный вскоре командиром личной сотни «императора», говорил, что от демонстрации признаков «царской крови» его, якобы, пробила дрожь и всякие сомнения стали невозможны. Но на двух других казаков, бывших не просто участниками недавнего восстания, а одними из главных его зачинщиков-Максима Шигаева и Чику Зарубина, отметины не произвели мистического впечатления. На допросах после ареста и Шигаев с Зарубиным, и сам Пугачев подтверждали, что обмана не было-после настойчивых расспросов наедине Пугачев подтвердил, что является донским казаком. Мысли всех яицких казаков, решивших держаться «царской истории», можно резюмировать словами Чики, сказанными Пугачеву в ответ на его признание в подлинном происхождении: «ведь мне в том нужды нет: хоша ты и донской казак, только мы уже тебя за государя признали, так тому и быть». Скорее всего, что и Тимофей Мясников лишь пытался выдать себя за легковерного на допросах, чтобы смягчить вину. По показаниям одного из его товарищей, в ходе восстания он говорил совершенно иное: «мы по многих советовыниях и разговорах приметили в Пугачеве проворство и способность, вздумали взять его под свое защищение и его сделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и почти упавших обрядов и обычаев. И так для сих самых причнин вздумали мы назвать его покойным государем Петром Федоровичем». На хуторе Кожевникова, а затем на Усихе, в еще более глухом укрытии, продолжилось обсуждение планов выступления, приехавшие из Яицкого городка казаки привезли 12 старых войсковых знамен, которые тайно хранились со времени восстания 1772 года, кроме того, для изготовления новых знамен были приобретены материалы (шелк, шнуры). Нашелся и грамотный казак для составления указов, по настоянию отца, Якова Почиталина, участника восстания 1772 года, к Пугачеву приезжает Иван Почиталин. В это время комендант правительственного гарнизона в Яицком городке подполковник И. Д. Симонов, узнав о появлении в войске человека, выдающего себя за «Петра III», отправил для захвата самозванца две команды. 8 сентября Пугачев со своими сторонниками переехал на хутор Толкачев. 13 сентября 1773 года в очередной приезд от Е. И. Пугачева в Яицкий городок для агитации казаков Т. Мясников уже в полуоткрытую рассказывает о таящемся в войске «государе» и неосторожно упоминает место его укрытия. 15 сентября последовал донос в комендантскую канцелярию, был арестован Караваев, в тот же день комендант И. Д. Симонов отправил в степь розыскные команды старшины М. М. Бородина. 16 сентября Пугачева успели предупредить. К этому времени костяк заговорщиков составили вместе с Е. И. Пугачевым И. Н. Чика-Зарубин, В. С. Коновалов, И. Я. Почиталин, С. А. и С. В. Кожевниковы, В. Я. Плотников, А. Т. и К. Т. Кочуровы, Идеркей Баймеков, Т. Г. Мясников, М. А. Кожевников, Д. С. Лысов, К. И. Фофанов, Баранга Мустаев, В. А. Кшинин, Сюзюк Малаев, Уразгильды Аманов, Ф. А. Чибикеев, Балтай Идеркеев, М. В. Чернухин, П. П. Толкачев, в Яицком городке их ожидали М. Г. Шигаев, Я. Ф. Почиталин. Почва для восстания была готова: недовольство казаков, лишаемых воли, волнение крестьян, ожидавших освобождения после отобрания крестьян у монастырей, движение среди горно-заводских крестьян. Не многие казаки верили, что Пугачев являлся Петром III, но все пошли за ним. Скрывая безграмотность, он не подписывал своих манифестов; впрочем, сохранился его «автограф» на отдельном листе, имитирующий текст письменного документа, по поводу которого он говорил грамотным сподвижникам, что написано «по-латыни». К вечеру 16 сентября 1773 года на хуторе братьев Толкачевых вблизи Бударинского форпоста собралось около 40 яицких казаков, служивых калмыков и татар. Был зачитан написанный Почиталиным указ к Яицкому войску, вызвавший всеобщее одобрение. Пугачев указа не подписал, объяснив это тем, что до приезда в Петербург подписывать бумаг не может. Попросив собравшихся собрать по ближайшим форпостам и хуторам сторонников, Пугачев решил на следующий день выступить к Яицкому городку. 17 сентября отряд в 60 человек с развернутыми знаменами двинулся в поход, собирая на попутных форпостах и хуторах людей, при подходе к Яицкому городку 18 сентября отряд насчитывал около 200 человек. В скором времени к Пугачеву через реку Чаган перебрались отряды Д. Лысова, чуть позже А. Овчинникова, кроме того восставшие окружили и уговорили сдаться команду из 200 казаков войскового старшины А. Витошнова, отправленную на вылазку. Тем не менее сил для штурма городка было недостаточно и после повторного приступа 19 сентября Пугачев с войском направились вверх по Яику. В этот же день были казнены 11 казаков из отряда Витошнова, отказавшихся признать Пугачева государем. У Рубежного форпоста был собран круг, на котором войсковым походным атаманом был выбран Андрей Овчинников, полковником-Дмитрий Лысов, Андрей Витошнов получил звание есаула, Тимофей Мясников возглавил личную гвардейскую сотню Пугачева. Как признавался на допросах сам Пугачев, он мало управлял с этого момента своей армией, так как не знал ни местности, ни людей. Казаки сами вели переговоры на форпостах, станицах и хуторах, уговаривая товарищей присоединяться. Выслав 20 сентября в Илецкий городок Овчинникова, на следующий день Пугачев беспрепятственно въехал в него, приняв в войско илецкий казачий полк во главе с Иваном Твороговым. Взятие крепостей Яицкой линии-Рассыпной, Нижнеозерной, Татищевой, Чернореченской, проходило по похожему сценарию, казаки переходили к Пугачеву, офицеры дрались до последнего, оставшихся в живых ждала виселица. После взятия Татищевой Пугачеву приглянулась дочь коменданта Елагина-Татьяна Харлова, вдова повешенного днем ранее коменданта Нижнеозерной крепости З. И. Харлова. Он приказал отвести ее в свою коляску, с ней оставили малолетнего брата. Казаки, ревностно следившие за личными симпатиями Пугачева, не допускали, чтобы при нем мог появиться кто-либо, влиявший на принятие решений. 3 ноября, воспользовавшись отлучкой Пугачева, они застрелили ставшую его наложницей Харлову с братом Николаем. Позднее так же самовольно они расправились с несколькими плененными офицерами, помилованными Пугачевым и оставленными служить ему лично. После взятия Чернореченской крепости Пугачев был торжественно встречен в татарской Сеитовой слободе и Сакмарском городке, в котором несли службу откомандированные яицкие казаки. В Сеитовой слободе был составлен указ к мишарям и башкирам с призывом присоединяться к армии «государя», взамен обещалось владение лесами и реками, порохом и солью. Началось активное присоединение к восстанию башкир, татар, калмыков. 5 октября 1773 года Пугачев подошел к Оренбургу, часть оренбургских казаков-жителей Бердской слободы и Форштадта-также влилась в армию восставших. Началась осада, продлившаяся в итоге до середины марта 1774 года. Поспешно укрепив валы крепости, расширив и углубив ров, губернатор Рейнсдорп с офицерами после нескольких вылазок, успешно отбитых пугачевцами, принял решение держать осаду. Одной из главных причин была боязнь перехода казаков и солдат к мятежникам. После наступления холодов армия восставших перенесла лагерь в Бердскую слободу в нескольких верстах от Оренбурга. В шестиоконном доме казака Ситникова оборудовали царский дворец-«Золотую палату», стены внутри которой были обклеены золотой фольгой, именно он изображен на перовском «Суде Пугачева». В течение всей осады Оренбурга в бердском лагере Пугачев активно принимает участие в военном обучении и боевых действиях. Яицкие казаки признавали позднее, что он «лучше всех знал, как в порядке артиллерию содержать», «пушки и прочие орудия большею частию наводил сам», «знал он, как палить из пушек, из других орудий, и указывал всегда сам канонирам» (из протоколов допросов И. Почиталина, Т. Подурова, М. Шигаева), сказывался значительный военный опыт. В конце января 1774 года Пугачев прибыл лично возглавить штурм городовой крепости Яицкого городка, где заперся правительственный гарнизон с оставшимися верными правительству казаками. К этому времени атаман Толкачев, собрав на нижнем Яике людей и оружие, занял Яицкий городок, позднее к нему присоединился Овчинников, взявший перед этим Гурьев. Казаки, желая крепче привязать «царя» к войску, уговорили его выбрать себе жену из яицких девушек. Пугачев после нескольких отнекиваний согласился. Заслали сватов-любимца Ивана Почиталина и атамана Михаила Толкачева с женой, к приглянувшейся Пугачеву 17-летней Устинье Кузнецовой, дочери отставного казака Петра Кузнецова, участника восстания 1772 года. 1 февраля в Петропавловской церкви Яицкого городка состоялась царская свадьба, после чего Устинья была посвящена в сан «императрицы». Молодых поселили в доме бывшего атамана А. Н. Бородина. Священники, проведшие торжественную церковную службу венчания, после подавления восстания были отстранены за это от должностей и лишены сана. В то же время плененный Тимофей Мясников на допросе говорил, что не всем в армии восставших этот брак оказался по душе: «Тогда все старики о сем задумались, да и все войско тем были недовольны, что он на сие поступил. И тогда навела на некоторых сия его женидьба сумнение такое, что государи на простых никогда не женятся, а всегда берут за себя из иных государств царскую или королевскую дочь. Так по примеру сему и ему бы надобно было, по завладении уже государством, такую же взять». Узнав о проведенной во время своего отсутствия вылазке оренбургского гарнизона, успешно отбитой основной армией восставших под командованием Шигаева, Подурова и Хлопуши, Пугачев ненадолго возвращается в Бердскую слободу, поручив приготовить за это время подкоп под Михайло-Архангельский собор, где осажденный правительственный гарнизон хранил порох. В середине февраля он вновь вернулся в Яицкий городок, был проведен большой войсковой круг, на котором были выбраны войсковой атаман-Никита Каргин, и старшины-Перфильев и Фофанов. 19 февраля был проведен взрыв мины, заложенной с помощью подкопа. Взрыв полностью разрушил колокольню Михайловского собора, но заранее предупрежденные о подкопе, защитники крепости успели вынести пороховой запас и, несмотря на гибель 42 человек и ранение коменданта Симонова, защитники ретраншемента под командованием капитана Андрея Прохоровича Крылова (отца будущего баснописца) сумели отбить нападение восставших. В марте, приехав в Берды после очередного неудачного приступа Михайло-Архангельского собора в Яицком городке, Пугачев выслушал жалобы крестьян окрестных деревень на атамана Д. Лысова, который грабил их со своими казаками. Начав порицать его, Пугачев пригрозил казнью. В ответ Лысов ткнул Пугачева в бок пикой и убил бы, если бы не кольчуга, бывшая под верхней одеждой. Подоспевший Почиталин спас Пугачева от следующих ударов. Несмотря на заступничество Шигаева за старого друга, на коленях умолявшего о помиловании, Дмитрия Лысова повесили в Бердской слободе. С приходом к командованию правительственными войсками А. Бибикова пугачевцы стали терпеть поражения, отдавая одну за одной взятые крепости на пограничных линиях. Продвигаясь в сторону осажденного Оренбурга двумя колоннами, правительственные войска под командованием генералов Мансурова и Голицына вынудили Пугачева снять осаду со столицы края. 22 марта состоялось сражение у крепости Татищевой, наспех восстановленной восставшими. Несмотря на ожесточенность боя, вскоре стало ясно, что правительственная сторона одерживает верх. Пугачев с сотней личной гвардии под командованием Тимофея Мясникова покинул крепость, защищать которую, прикрывая отход Пугачева, остался походный атаман яицких казаков Андрей Овчинников. Вернувшись в бердинский лагерь, Пугачев с казацкими полковниками решили пробиваться к Яицкому городку. Опасаясь нового боя, пугачевцы метались в поиске не прикрытых правительственными войсками дорог, но, натолкнувшись вблизи Переволоцкой крепости на неприятельские разъезды, повернули на восток. В итоге 1 апреля пришлось держать еще один бой с основными силами генерала Голицына у Сакмарского городка, потерпев еще одно разгромное поражение. С горсткой казаков из личной сотни и башкир Пугачев отошел к селу Ташла, затем-за излучину реки Белой, прибыв сначала на Воскресенский завод, а затем-на Белорецкий завод, где пробыл до 1 мая 1774 года. Причиной, по которой он получил передышку в целый месяц, послужила смерть командующего Бибикова, вызвавшая интриги среди генералов-генерал Голицын был недоволен назначением на этот пост генерала Щербатова. В результате разбитые и рассеянные по степи отряды восставших постепенно собрались на верхнем Урале, 5-6 мая восставшие штурмуют Магнитную крепость, во время штурма Пугачев ранен в правую руку. После успешного штурма в Магнитную прибывают крупные отряды яицких казаков под командованием Овчинникова, а также уральских крестьян и горнозаводских рабочих под командованием Белобородова и Максимова. После взятия Магнитной крепости Пугачев повел свое войско, постепенно пополняя его заводскими крестьянами, на северо-восток, взяв крепости Карагайскую, Петропавловскую и Степную, 20 мая успехом завершился штурм Троицкой крепости. Но следующим утром спавший лагерь Пугачева атаковали правительственные войска генерала И. А. Деколонга, в результате большая часть восставших была разбита, пленена или рассеяна, а Пугачеву вновь пришлось бежать лишь с ограниченным числом казаков на северо-запад в сторону от Челябинска. Положение улучшилось, когда к казакам присоединились основные силы восставших башкир под командованием Салавата Юлаева, однако в боях 3 и 5 июня настигнувший Пугачева подполковник И. И. Михельсон разбил мятежников. 10 июня Пугачев вступил в Красноуфимск, затем попытался взять Кунгур, но, встретив ожесточенное сопротивление, повернул на запад, где после трехдневного боя взял городок Осу. После взятия Осы войско Пугачева перебралось на правый берег Камы, 22 июня взяв Рождественский завод, 24 июня-Воткинский завод, 27 июня-Ижевский завод. Взяв предместья и основную часть Казани, 12 июля Пугачев освободил из тюремных камер Казанской секретной комиссии 415 человек-пленных восставших, членов их семей, среди них он обнаружил и свою семью-первую жену Софью с тремя детьми, Трофимом, Аграфеной и Христиной. Семья Е. И. Пугачева была доставлена в Казань 17 марта 1774 года, где находилась под надзором секретной комиссии и содержалась в тюремном помещении комиссии. Вплоть до пленения под Черным Яром семья Пугачева оставалась с войском, жили в отдельной палатке, а на вопрос своих соратников Пугачев сказал, что «ето-де друга моего Емельяна Иваныча, донскова казака, жена, он-де за мое имя засечен кнутом». Был среди освобожденных и игумен Филарет, которого держали под подозрением, что именно он подал Пугачеву мысль принять имя Петра III. После окончательного поражения 15 июля у Казани армия восставших переправилась на правый берег Волги. Большая часть башкир отказалась следовать дальше за Пугачевым и во главе с Салаватом Юлаевым вернулась в район Уфы, где боевые действия продлились вплоть до ноября 1774 года. Несмотря на то, что с Пугачевым на постоянной основе оставалось не более 2000 казаков, города и деревни Среднего Поволжья оказывали ему по большей части торжественный прием. 23 июля жители Алатыря «встретили почти все за городом с хлебом и с солью, а попы-с крестами». Пугачев велел освободить «содержащихся в тюрьме колодников, казенное вино выпустить, а соль брать всякому безденежно». 24 августа 1774 года И. И. Михельсон разбил мятежников у Черного Яра. После поражения в битве у Солениковой ватаги Е. И. Пугачев с остатками своего войска бежал вдоль Волги на юго-восток и к вечеру 25 августа переправился с правого берега Волги в 20 верстах выше Черного Яра сначала на один из волжских островов, а с него-на левый берег Волги. Переправившись, Е. И. Пугачев повел отряд на восток, перешел Ахтубу, на левом берегу которой было устроено совещание о дальнейших действиях. Пугачев предлагал пойти вниз по Волге к Каспийскому морю, а оттуда пробираться скрытными дорогами на Украину, к запорожским казакам, или в Турцию, подобно некрасовцам, либо уйти в Башкирию или в Сибирь. Он не знал об уже сложившемся к этому времени в своем отряде заговоре казацких полковников, решивших в обмен на Пугачева получить от правительства помилование. Обсуждение заговора началось в середине августа, в нем приняли участие И. А. Творогов, Ф. Ф. Чумаков, И. П. Федулев и еще полтора десятка яицких казаков. Они наотрез отказались от любых предложений Пугачева и в свою очередь предложили двигаться в сторону Узеней. Отряд двинулся к Узеням кружным путем: сначала-вверх по течению Ахтубы, затем-левым берегом Волги до Николаевской слободы напротив Камышина, оттуда-на юго-восток к озеру Эльтон, а с Эльтона-на северо-восток к Узеням. 8 сентября остановились у Большого Узеня. Здесь заговорщики бросились вязать Пугачева, пока остальные казаки отряда находились в отдалении. На пути к Яицкому городку Пугачев дважды предпринимал попытки к бегству, но неудачно. При приближении к Яицкому городку Творогов и Чумаков выехали вперед для обсуждения условий сдачи, встреченный ими поисковый отряд сотника Харчева доставил Пугачева в Яицкий городок 15 сентября. В тот же день был проведен первый его допрос, на следующий день-еще один. Следователь Маврин выяснил детали биографии Пугачева, детали хода восстания и планы в его завершающей части. Проводя допрос, Маврин отметил в донесении начальнику секретных комиссий генерал-майору П. С. Потемкину, что Пугачев держался с большим достоинством и мужеством. Позднее прибывший в Яицкий городок генерал-поручик А. В. Суворов лично допросил самозванца 17 сентября, а 18 сентября сформировал и возглавил отряд для конвоирования Пугачева в Симбирск. Для перевозки была изготовлена и установлена на двухколесную арбу тесная клетка, в которой Пугачев не мог выпрямиться и хотя бы расправить тело. Пушкин так описывает встречу Суворова и Пугачева: «Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях». Военное искусство Пугачева было Суворову любопытно. Но досталась ему роль конвоира. Суворов везет Пугачева в Симбирск, куда должен был приехать граф Панин. «Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд, при двух пушках, окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во ста сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил». Когда Суворов вез Пугачева в Симбирск, у того случайно нашли в нательной одежде четыре зашитых червонца «на черный день». Историк Д. Л. Мордовцев, комментируя этот эпизод, отмечает, что Пугачев отличался редким бескорыстием, не ставил перед собой целей обогащения и не преследовал корыстных мотивов, иначе бы возил с собой не четыре зашитых червонца, а сундуки серебра и золота, которое раздавалось им людям по широте душевной направо и налево. Пугачев отличался двойственностью натуры и сентиментальностью, равнодушно наблюдая сцены казни и истребления десятков дворян, иной раз мог расчувствоваться до слез. С ним, находившимся в это время под караулом в Симбирске, беседовал академик Рычков, сын которого погиб от рук пугачевцев в Симбирске в минувшем году, оба плакали. В Симбирске Пугачева допрашивали в течение 2-6 октября командующий карательными войсками генерал-аншеф граф П. И. Панин и начальник секретных комиссий генерал-майор П. С. Потемкин. Здесь впервые к Пугачеву применили пытки, в результате которых он оговорил себя и знакомых ему раскольников в наличии давних планов восстания. Позднее на следствии в Москве эти оговоры были опровергнуты. Вместе с тем и под пытками Пугачев не признал, что к восстанию могли быть причастны иностранные государства или кто-либо из заговорщиков-дворян. 26 октября Пугачева отправили из Симбирска в Москву, конвой сопровождался ротой пехоты с несколькими пушками. Утром 4 ноября конвойная команда доставила Пугачева в Москву, где он был помещен в подвале здания Монетного двора у Воскресенских ворот Китай-города. Вместе с Пугачевым в Москву для проведения генерального следствия были доставлены все оставшиеся в живых плененные участники восстания и все лица, упомянутые Пугачевым на предыдущих допросах. Следствие велось особой следственной комиссией Тайной экспедиции Сената, главными в составе которой были московский губернатор генерал-аншеф князь М. Н. Волконский, обер-секретарь Тайной экспедиции С. И. Шешковский и генерал-майор П. С. Потемкин. Императрица Екатерина II живо интересовалась ходом следствия, указывая направления, в которых должны вестись допросы. Она же была обеспокоена донесениями об ухудшении здоровья главных подследственных, передав послание следователям: «Весьма неприятно бы было ее величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания, тем более, что П. С. Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен». По окончании следствия манифестом Екатерины II от 19 декабря 1774 года был определен состав суда. Судьями были назначены 14 сенаторов, 11 «персон первых трех классов», 4 члена Синода и 6 президентов коллегий. Наблюдать за проведением процесса был назначен генерал-прокурор Вяземский. Первое заседание суда состоялось 30 декабря в Тронном зале Кремлевского дворца. Были оглашены и рассмотрены результаты следствия. 31 декабря утром в суд был доставлен Пугачев. Стоя на коленях, он ответил на заготовленные вопросы о признании своих преступлений, после чего суд принял решение: «Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь». Вместе с Пугачевым к четвертованию был приговорен и Афанасий Перфильев. Еще три человека-М. Шигаев, Т. Подуров и В. Торнов были приговорены к повешению, а И. Зарубин-к отсечению головы, причем Чику-Зарубина должны были казнить в Уфе, осаду которой он вел. При этом члены суда духовного звания (Самуил, епископ Крутицкий, Геннадий, епископ Суздальский, архимандрит Новоспасского монастыря Иоанн и протопоп Преображенского полка Андрей), хотя и согласились с приговором, но воздержались от подписания окончательного его текста («сентенции»), так как приговором предусматривалась смертная казнь, а «поелику мы духовного чина, то к подписанию сентенции приступить не можем». Приговор был приведен в исполнение 10 января 1775 на Болотной площади. По рассказам современников (переданным, в частности, в пушкинской «Истории Пугачева»), палач имел тайное указание от Екатерины II сократить мучения осужденных, и Пугачеву с Перфильевым сначала отсекли головы и лишь потом четвертовали. Стоя на эшафоте, Пугачев крестился на соборы, кланялся на все стороны и говорил: «Прости, народ православный, отпусти мне, в чем я согрешил перед тобой…прости, народ православный!». Через несколько минут отрубленная палачом голова была показана народу и оказалась на спице, остальные части тела-на колесе. Казнь Перфильева была последним официальным четвертованием в России. После казни Пугачева все его родственники сменили фамилию на Сычев, станица Зимовейская переименована в Потемкинскую. Первую жену Пугачева Софью Дмитриевну и детей Трофима, Аграфену и Христину, а также вторую жену-Устинью Петровну Кузнецову приговорили к содержанию в Кексгольмской крепости. На Всесоюзном кинофестивале картина получила специальный приз.