Если вы считаете сайт интересным, можете отблагодарить автора за его создание и поддержку на протяжении 13 лет.

 

Бежин луг

Несмотря на тургеневское название, фильм посвящался светлой памяти Павлика Морозова-молодого героя нашего времени, 13-летнего мальчика из уральского села Герасимовка, убитого, по канонической версии, в отместку за разоблачение кулаков-саботажников-в том числе собственных отца и деда…
Сюжет составляет глобальное единоборство отмирающего традиционного и нарождающегося нового укладов в современной колхозной деревне. Основой для сюжета послужил факт убийства кулаками сельского пионера Павлика Морозова, выдавшего властям своего отца-председателя сельсовета. И сам фильм, и его осуждение, вылившееся в масштабную политическую кампанию, стали крупнейшими событиями кинематографической жизни 1930-х годов. Материал фильма не сохранился. По общепринятой версии единственная копия второго варианта погибла на «Мосфильме» во время бомбежки в 1941 году. Остальные материалы исчезли. По сохраненным монтажером Э. Тобак срезкам в 1968 году Н. И. Клейман смонтировал из них фотофильм, содержащий основные моменты обоих вариантов. Действие происходит вблизи Бежина Луга, описанного И. С. Тургеневым в одноименном рассказе, где писатель, будучи в ночном, сидел у костра с крестьянскими детьми. В основу этой драмы положена история об убийстве на Северном Урале 3 сентября 1932 года Павлика Морозова, сообщившего в сельсовет о сговоре своего отца с врагами коллективизации. В 1930-е годы были популярны акции против так называемых произведений социального утопизма. Фильм «Бежин луг» был встречен критикой очень сурово. После просмотра фильма в черновом монтаже Главное управление кинопромышленности приостановило съемки, а отснятый материал был забракован. По словам Эйзенштейна, до завершения двухлетней работы ему тогда не хватило одиннадцати дней. Несмотря на намерение дирекции «Мосфильма» возобновить работу по другому сценарию-писателя Бабеля, съемки так и не были продолжены, а 17 марта 1937 года приказом по Главному управлению кинематографии работы по постановке фильма «Бежин луг» были окончательно остановлены «по причине формализма и усложненности языка картины» (по другим сведениям, приказ был с формулировкой «ввиду ее антихудожественности и явной политической несостоятельности»). Режиссеру пришлось написать статью «Ошибки Бежина луга». Статья была напечатана 17 апреля в той же газете «Советское искусство», где за два с половиной месяца до этого его работа в первоначальной версии была названа сопоставимой с «классическими произведениями искусства». В этой статье Эйзенштейн, по выражению Н. Зоркой, «просил извинения за то, что он Эйзенштейн». 3 февраля 1935 года в Ленинграде на торжественном заседании, посвященном пятнадцатилетию советского кино и десятилетию «Ленфильма», Эйзенштейн сообщил, что приступает к работе над фильмом «Бежин луг» по сценарию Александра Ржешевского. 5 февраля в газете «Известия» было опубликовано интервью со сценаристом, а в «Комсомольской правде»-беседа с режиссером. 1 апреля фильм был запущен в производство. Первые кадры «Бежина луга» были сняты 5 мая 1935 года в старом яблоневом саду села Коломенское, а первый съемочный день пришелся на 18 июня. Основные съемки проходили под Армавиром. Самые сложные эпизоды с участием десятков тракторов, комбайнов и другой сельскохозяйственной техники были сняты под Харьковом, в деревне Русская Лозовая. Эпизоды ночного снимались в овраге около «Мосфильма» в конце августа-начале сентября. Единственный экземпляр «Бежина луга», по легенде, исчез во время Великой Отечественной войны, когда киностудия «Мосфильм» находилась в эвакуации. Однако монтажер фильма Эсфирь Тобак, сохранила срезки кадров, от фильма также осталось восемь метров кинопленки, режиссерский сценарий в двух вариантах, множество разработок, заметок и рисунков. В 1967 году научный сотрудник Госфильмофонда Наум Клейман и режиссер Сергей Юткевич смонтировали по срезкам «Бежина луга» фотофильм, в котором восстановили ход действия и основные эпизоды первого и второго вариантов кинокартины.
Павел Трофимович Морозов (1918-1932)-советский школьник, получивший в советской пропаганде известность как пионер-герой, противостоявший расхищению социалистической собственности и кулачеству в лице своего отца-Трофима Морозова, и поплатившийся за это жизнью. Павел был убит вместе со своим младшим братом, виновными в преступлении были признаны члены семьи его отца, против которого ранее он давал показания на суде. Согласно Большой советской энциклопедии, считается, что Павлик Морозов был «организатором и председателем первого пионерского отряда в селе Герасимовка». История Павлика Морозова получила широкую известность в СССР. Мальчику были установлены памятники во многих городах и пионерских лагерях Советского Союза. Убеждение в том, что арест отца Павлика произошел именно из-за доноса мальчика, позже опроверг сам следователь, участвовавший в деле Трофима. На самом деле причиной ареста стало задержание двух крестьян с найденными у них бланками с печатями Герасимовского сельсовета. По признанию одного из задержанных, бланки были куплены у Трофима Морозова. На прошедшем позже заседании, осудившем Трофима на 10 лет ссылки, показание дала мать Павлика, сам Павлик выступал свидетелем и лишь подтвердил ее слова, а в процессе высказываний был остановлен судьей за незначительностью показаний. Павлик Морозов родился 14 ноября 1918 года в селе Герасимовка Туринского уезда Тобольской губернии у Трофима Сергеевича Морозова и Татьяны Семеновны Байдаковой. Отец был этническим белорусом и происходил из столыпинских переселенцев, которые осели в Герасимовке с 1910 года. Павлик был старшим из пятерых детей, у него было четыре брата: Георгий (умер в младенчестве), Федор (1923 года рождения), Алексей (1922 года рождения) и Роман (1928 года рождения). Отец Павлика, бывший младший командир Гражданской войны, до 1931 года был председателем Герасимовского сельсовета. По воспоминаниям герасимовцев, вскоре после занятия этой должности Трофим Морозов начал пользоваться ею в корыстных целях, о чем подробно упоминается в уголовном деле, возбужденном против него впоследствии. Согласно показаниям свидетелей, Трофим стал присваивать себе вещи, конфискованные у раскулаченных. Кроме того, он спекулировал справками, выдававшимися спецпоселенцам. Вскоре отец Павла бросил семью (жену с четырьмя детьми) и стал сожительствовать с женщиной, жившей по соседству-Антониной Амосовой. По воспоминаниям учительницы Павла, его отец регулярно избивал жену и детей как до, так и после ухода из семьи. Дед Павлика сноху также ненавидел за то, что та не захотела жить с ним одним хозяйством, а настояла на разделе (кроме того, Татьяна Морозова была «чужой», родом из соседней деревни). Со слов Алексея (брата Павла), отец «любил одного себя да водку», жену и сыновей своих не жалел, не то что чужих переселенцев, с которых «за бланки с печатями три шкуры драл». Так же к брошенной отцом на произвол судьбы семье относились и родители отца: «Дед с бабкой тоже для нас давно были чужими. Никогда ничем не угостили, не приветили. Внука своего, Данилку, дед в школу не пускал, мы только и слышали: «Без грамоты обойдешься, хозяином будешь, а щенки Татьяны-у тебя батраками». Дед Павлика Сергей Морозов имел тяжелый характер, пользовался в деревне дурной славой и мрачной репутацией-до революции он был жандармом (по мнению односельчан, он работал надсмотрщиком в тюрьме), а его жена Ксенья-конокрадкой. В 1931 году отец, уже не занимавший должность, был осужден на 10 лет за то, что «будучи председателем сельсовета, дружил с кулаками, укрывал их хозяйства от обложения, а по выходе из состава сельсовета способствовал бегству спецпереселенцев путем продажи документов». Ему вменялась выдача поддельных справок раскулаченным об их принадлежности к Герасимовскому сельсовету, что давало им возможность покинуть место ссылки. Трофим Морозов, будучи в заключении, участвовал в строительстве Беломорско-Балтийского канала и, отработав три года, вернулся домой с орденом за ударный труд, а затем поселился в Тюмени. Со слов учительницы Павлика Морозова Л. П. Исаковой, мать Павлика была «лицом пригожая и очень добрая». После убийства сыновей Татьяна Морозова покинула село, боясь встречи с бывшим мужем, и долгие годы не решалась навестить родные места. В конечном итоге после Великой Отечественной войны она поселилась в Алупке, где жила на пожизненную правительственную пенсию. Младший брат Павлика Роман, по одной версии, погиб на фронте во время войны, по другой-он выжил, но стал инвалидом и умер вскоре после ее окончания. Алексей стал единственным ребенком Морозовых, кто женился: от разных браков у него родилось два сына-Денис и Павел. Разведясь с первой женой, он перебрался к матери в Алупку, где старался не распространяться о своем родстве с Павликом, и заговорил о нем лишь в конце 1980-х, когда в разгар Перестройки началась кампания травли Павлика. Татьяна Морозова умерла в 1983 году в Алупке. Алексей умер там же где-то в середине 2000-х. Его сын Павел, названный в честь дяди, умер в 2006 году. О бедности в селе Герасимовка учительница Павла вспоминала: «Школа, которой заведовала, работала в две смены. О радио, электричестве мы тогда и понятия не имели, вечерами сидели при лучине, керосин берегли. Чернил и то не было, писали свекольным соком. Бедность вообще была ужасающая. Когда мы, учителя, начали ходить по домам, записывать детей в школу, выяснилось, что у многих никакой одежонки нет. Дети на полатях сидели голые, укрывались кое-каким тряпьем. Малыши залезали в печь и там грелись в золе. Организовали мы избу-читальню, но книг почти не было, очень редко приходили местные газеты. Некоторым сейчас Павлик кажется эдаким напичканным лозунгами мальчиком в чистенькой пионерской форме. А он из-за бедности нашей эту форму и в глаза не видел. Вынужденный обеспечивать семью в таких тяжелых условиях, Павел тем не менее неизменно выказывал стремление учиться». Со слов его учительницы Л. П. Исаковой: «Очень он стремился учиться, брал у меня книжки, только читать ему было некогда, он и уроки из-за работы в поле и по хозяйству часто пропускал. Потом старался нагнать, успевал неплохо, да еще маму свою грамоте учил…После ухода отца к другой женщине на Павла свалились все заботы по крестьянскому хозяйству-он стал старшим мужчиной в семье Морозовых». 2 сентября 1932 года Павел и его младший брат Федор отправились в лес за ягодами, предполагая заночевать там (в отсутствие матери, уехавшей в Тавду продавать теленка). 6 сентября Дмитрий Шатраков нашел их трупы с ножевыми ранениями в осиннике. Мать братьев описывает события этих дней в разговоре со следователем так: «Второго сентября я уехала в Тавду, а 3-го Павел и Федор пошли в лес за ягодами. Вернулась я 5-го и узнала, что Паша и Федя из лесу не вернулись. Я стала беспокоиться и обратилась к милиционеру, который собрал народ, и люди пошли в лес искать моих детей. Вскоре их нашли зарезанными. Мой средний сын Алексей, ему 11 лет, рассказал, что 3-го сентября он видел, как Данила очень быстро шел из леса, и за ним бежала наша собака. Алексей спросил, не видел ли он Павла и Федора, на что Данила ничего не ответил и только засмеялся. Одет он был в самотканые штаны и черную рубаху-это Алексей хорошо запомнил. Именно эти штаны и рубаху нашли у Сергея Сергеевича Морозова во время обыска. Не могу не отметить и того, что 6-го сентября, когда моих зарезанных детей привезли из леса, бабка Аксинья встретила меня на улице и с усмешкой сказала: «Татьяна, мы тебе наделали мяса, а ты теперь его ешь!». Первый акт осмотра тел, составленный участковым милиционером Яковом Титовым, в присутствии фельдшера Городищевского медпункта П. Макарова, сообщает, что: «Морозов Павел лежал от дороги на расстоянии 10 метров, головою в восточную сторону. На голове надет красный мешок. Павлу был нанесен смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесен в грудь около сердца, под которым находились рассыпанные ягоды клюквы. Около Павла стояла одна корзина, другая отброшена в сторону. Рубашка его в двух местах прорвана, на спине кровяное багровое пятно. Цвет волос-русый, лицо белое, глаза голубые, открыты, рот закрыт. В ногах две березы. Труп Федора Морозова находился в пятнадцати метрах от Павла в болотине и мелком осиннике. Федору был нанесен удар в левый висок палкой, правая щека испачкана кровью. Ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупка, куда вышли кишки, а также разрезана рука ножом до кости». Второй акт осмотра, сделанный городским фельдшером Марковым после обмытия тел, гласит, что: «У Павла Морозова одна рана поверхностная размером 4 сантиметра на грудной клетке с правого бока в области 5-6 ребра, вторая рана поверхностная в подложечной области, третья рана с левого бока в живот, подреберную область размером 3 сантиметра, через которую вышла часть кишок, и четвертая рана с правого бока (от пупартовой связки) размером 3 сантиметра, через которую часть кишок вышла наружу, и последовала смерть. Кроме того, у левой руки, под пястью большого пальца, нанесена большая рана длиной 6 сантиметров». Павел и Федор Морозовы были похоронены на кладбище Герасимовки. На могильном холме был поставлен обелиск с красной звездой, а рядом врыт крест с надписью: «1932 года 3 сентября погибши от злова человека от острого ножа два брата Морозовы-Павел Трофимович, рожденный в 1918 году, и Федор Трофимович». Из обвинительного заключения: «Морозов Павел, являясь пионером на протяжении текущего года, вел преданную, активную борьбу с классовым врагом, кулачеством и их подкулачниками, выступал на общественных собраниях, разоблачал кулацкие проделки и об этом неоднократно заявлял…При этом, у Павла были очень сложные отношения с родственниками отца. М. Е. Чулкова описывает такой эпизод: «Однажды Данила ударил Павла оглоблей по руке так сильно, что она стала опухать. Мать Татьяна Семеновна встала между ними, Данила и ее ударил по лицу так, что изо рта у нее пошла кровь. Прибежавшая бабка кричала: Зарежь этого сопливого коммуниста! Сдерем с них шкуру!-орал Данила».
Показательный суд над председателем сельского совета села Герасимовки, Тавдинского района, Морозовым Трофимом собрал сотни людей. Зачитали обвинительное заключение. Начался допрос свидетелей. Вдруг сгущенную тишину размеренного хода судебного процесса пронизал звонкий детский голос: Дяденька, дозволь, я скажу! В зале поднялась суматоха. Зрители повскакали с мест, задние ряды хлынули на сидящих, у дверей произошла давка. Председатель суда с трудом восстановил порядок. Это я подал в суд заявление на своего отца. Я как пионер отказываюсь от отца. Он творил явную контрреволюцию. Мой отец не защитник Октября. Он всячески помогал кулаку Кулуканову Арсентию. Это он помог бежать кулакам. Это он спрятал кулацкое имущество, чтобы оно не досталось колхозникам…Я прошу привлечь моего отца к суровой ответственности, чтобы другим не дать повадку защищать кулаков. 12-летний свидетель пионер Павел Морозов закончил свои показания. Нет. Не свидетельское показание это было. Это был беспощадный обвинительный акт юного защитника социализма по адресу тех, кто стоял на стороне остервенелых врагов пролетарской революции. Разоблаченный сыном-пионером Трофим Морозов был присужден к 10 годам лишения свободы за связь с местными кулаками, фабрикацию для них фальшивых документов, укрытие кулацкого имущества. Пионер Павел Морозов после суда пришел в семью деда Морозова Сергея. Неприветливо встретили в семье бесстрашного разоблачителя. Глухая стена скрытой вражды окружила мальчика. Родным был пионерский отряд. Туда Паша бегал как в свою родную семью, там делил радости и горе. Там научили его страстной нетерпимости к кулакам и их подпевалам. И когда дед Паши, Сергей Морозов, укрыл кулацкое имущество, Паша побежал в сельсовет и разоблачил деда. В 1932 года зимой Паша вывел на свежую воду кулака Силина Арсения, который не выполнил твердого задания, продал кулакам воз картофеля. Осенью раскулаченный Кулуканов украл с сельсоветского поля 16 пудов ржи и опять спрятал их у своего тестя-Сергея Морозова. Павел снова разоблачил деда и кулака Кулуканова. На собраниях во время сева, в момент хлебозаготовок, всюду активист-пионер Паша Морозов разоблачал запутанные махинации кулаков и подкулачников…И исподволь, продуманно начали подготовку к жуткой и кровавой расправе с пионером-активистом. В преступный заговор втянули сначала Данилу Морозова-двоюродного брата Павла, а потом и его деда-Сергея. За плату в 30 рублей Данила Морозов взялся с помощью деда прикончить ненавистного им родича. Кулак Кулуканов искусно подогревал неприязнь к Павлу Данилы и деда. Павла все чаще встречали грубыми побоями и недвусмысленными угрозами. Если не выпишешься из отряда, то я тебя, проклятого пионера, все равно зарежу-хрипел Данила, избивая Павла до потери сознания…26 августа Павел подал участковому милиционеру заявление об угрозах. То ли по политической близорукости, то ли по другим причинам участковый милиционер не успел вмешаться в дело. 3 сентября в ясный осенний день Павел вместе с 9-летним братишкой Федей побежал в лес за ягодами…Вечером, спокойно на виду у всех Данила Морозов с дедом Сергеем кончили бороньбу и сев и направились домой. Дорогой незаметно свернули в лес. Совсем близко встретили Федю и Пашу…Расправа была короткой. Нож остановил непокорное сердце юного пионера. Затем так же быстро покончили с ненужным свидетелем-девятилетним Федей. Данила с дедом спокойно вернулись домой и сели ужинать. Бабка Ксенья также спокойно и деловито начала отмачивать окровавленную одежду. В темном углу за святыми образами спрятали нож…На днях дело об убийстве пионера-активиста Павла Морозова и его девятилетнего брата будет слушаться на месте показательным процессом. На скамье подсудимых сидят активные вдохновители убийства-кулаки Кулуканов, Силин, убийцы Сергей и Данила Морозовы, их сообщница Ксенья Морозова…Павел Морозов не один. Таких как он-легионы. Они разоблачают зажимщиков хлеба, расхитителей общественной собственности, они, если нужно, приводят на скамью подсудимых своих отцов-подкулачников…В процессе расследования убийства выяснилась его тесная связь с прежним делом над отцом Павлика Трофимом Морозовым.
Павел дал показания на предварительном следствии, подтвердив слова матери, что отец избивал мать и приносил в дом вещи, полученные в качестве платы за выдачу фальшивых документов (один из исследователей, Юрий Дружников предполагает, что Павел видеть этого не мог, потому что отец давно не жил с семьей). По версии Дружникова, в деле об убийстве отмечается, что «25 ноября 1931 года Морозов Павел подал заявление следственным органам о том, что его отец Морозов Трофим Сергеевич, будучи председателем сельсовета и будучи связанным с местными кулаками, занимается подделкой документов и продажей таковых кулакам-спецпереселенцам». Заявление было связано со следствием по делу о фальшивой справке, выданной Герасимовским сельсоветом спецпереселенцу; он позволил подключить к делу Трофима. Трофим Морозов был арестован и в феврале следующего года судим. В обвинительном заключении по делу об убийстве Морозовых следователем Елизаром Васильевичем Шепелевым было записано, что «Павел Морозов подал заявление в следственные органы 25-го ноября 1931 года». В интервью журналистке Веронике Кононенко и старшему советнику юстиции Игорю Титову Шепелев сказал: «Не могу понять, с какой стати я все это написал, в деле нет никаких подтверждений, что мальчик обращался в следственные органы и что именно за это его убили. Наверно, я имел в виду, что Павел дал показания судье, когда судили Трофима…Выходит, из-за моих неточно написанных слов мальчишку теперь обвиняют в доносительстве?! Но разве помогать следствию или выступать свидетелем на суде-преступление? И можно ли из-за одной фразы в чем-либо обвинять человека? Трофим Морозов и другие председатели сельсоветов были арестованы 26 и 27 ноября, на следующий день после «доноса». По результатам журналистского расследования Евгении Медяковой, опубликованным в журнале «Урал» в 1982 году, было выяснено, что Павел Морозов к аресту отца был не причастен. 22 ноября 1931 года на станции Тавда был задержан некто Зворыкин. У него были обнаружены два чистых бланка со штампами Герасимовского сельсовета, за которые, по его словам, он отдал 105 рублей. В справке, приложенной к делу, сказано, что перед арестом Трофим был уже не председателем сельсовета, а «приказчиком Городищенского сельпо». Медякова также пишет, что, «в Тавду и Герасимовку не раз поступали запросы со строительства Магнитогорска, с многих фабрик, заводов и колхозов о том, действительно ли граждане (ряд фамилий) являются жителями Герасимовки». Следовательно, началась проверка обладателей фальшивых справок. «И самое главное-показаний мальчика в следственном деле Медякова не обнаружила! Показания Татьяны Семеновны есть, а Павлика-нет! Ибо никаких заявлений в следственные органы он не делал». Павел вслед за матерью выступил и в суде, но в конце концов был остановлен судьей ввиду малолетства. В деле об убийстве Морозова сказано: «При суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца, его проделки». Речь, произнесенная Павликом, известна в 12 вариантах, в основном восходящих к книге журналиста Петра Соломеина. В записи же из архива самого Соломеина эта обличительная речь передается следующим образом: «Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и еще добавлю, что мой отец сейчас присвоит кулацкое имущество, взял койку кулака Кулуканова Арсения (муж сестры Т. Морозова и крестный отец Павла) и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулуканов не дал ему сена, а сказал, пускай лучше возьмет хрен». Версия обвинения и суда была следующая. 3 сентября кулак Арсений Кулуканов, узнав об уходе мальчиков за ягодами, сговорился с пришедшим к нему в дом Данилой Морозовым убить Павла, дав ему 5 рублей и попросив пригласить для убийства также Сергея Морозова, «с которым Кулуканов раньше имел сговор». Вернувшись от Кулуканова и закончив бороньбу (то есть боронование, рыхление почвы), Данила отправился домой и передал разговор деду Сергею. Последний, видя, что Данила берет нож, ни слова не говоря, вышел из дому и отправился вместе с Данилой, сказав ему: «Идем убивать, смотри, не бойся». Найдя детей, Данила, не говоря ни слова, вынул нож и ударил Павла; Федя кинулся бежать, но был задержан Сергеем и также зарезан Данилой. «Убедившись, что Федя мертв, Данила вернулся к Павлу и еще несколько раз ударил его ножом». Убийство Морозова широко освещалось как проявление кулацкого террора (против члена пионерской организации) и послужило поводом для широких репрессий во всесоюзном масштабе; в самой Герасимовке оно дало наконец возможность организовать колхоз (до того все попытки срывались крестьянами). В Тавде, в клубе имени Сталина, состоялся показательный процесс над предполагаемыми убийцами. На суде Данила Морозов подтвердил все обвинения, Сергей Морозов держался противоречиво, то сознаваясь, то отрицая вину. Все остальные обвиняемые вину отрицали. Главными уликами являлись хозяйственный нож, найденный у Сергея Морозова, и окровавленная одежда Данилы, замоченная, но не отстиранная Ксенией (якобы перед тем Данила зарезал для Татьяны Морозовой теленка). Корреспондент «Уральского рабочего» В. Мор излагал версию обвинения как общепринятую. Кроме того, схожая версия была выдвинута в статье Виталия Губарева в «Пионерской правде». Решением Уральского областного суда в убийстве Павла Морозова и его брата Федора признаны виновными их собственный дед Сергей (отец Трофима Морозова) и 19-летний двоюродный брат Данила, а также бабушка Ксения (как соучастница) и крестный отец Павла-Арсений Кулуканов, приходившийся ему дядей (в качестве деревенского кулака-как инициатор и организатор убийства). После суда Арсений Кулуканов и Данила Морозов были расстреляны, восьмидесятилетние Сергей и Ксения Морозовы умерли в тюрьме. В соучастии в убийстве был обвинен и другой дядя Павлика, Арсений Силин, однако в ходе суда он был оправдан. Согласно утверждениям писателя Ю. И. Дружникова, издавшего в 1987 году в Великобритании книгу «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова», многие обстоятельства, связанные с жизнью Павла Морозова, искажены пропагандой и являются спорными заявлениями. В частности, Дружников подвергает сомнению то, что Павлик Морозов был пионером. По мнению Дружникова, пионером он был объявлен практически сразу после гибели (последнее, по мнению Дружникова, было важно для следствия, так как подводило его убийство под статью о политическом терроре)-с пионерским галстуком Павел изображен только на пропагандистских портретах, но на единственной сохранившейся фотографии у него галстука не видно. Также он подвергает сомнению тот факт, что Павел стремился учиться-он приводит слова его учительницы З. А. Кабиной, что Павел только с третьей попытки поступил в школу и лишь за год до смерти, но при этом читать и писать толком не научился (с ее слов, он даже говорил на смешанном белорусско-русском диалекте и в целом был очень педагогически запущенным). Дружников утверждает, что, дав показания против отца, Павлик заслужил в деревне «всеобщую ненависть»; его стали звать «Пашка-куманист» (коммунист). Дружников считает преувеличенными официальные утверждения о том, что Павел активно помогал выявлять «зажимщиков хлеба», тех, кто укрывает оружие, замышляет преступления против советской власти. Как утверждает автор, по словам односельчан, Павел не был «серьезным доносчиком», так как «доносить-это, знаете, серьезная работа, а он был так, гнида, мелкий пакостник». По утверждению Дружникова, в деле об убийстве документально зафиксированы только два таких «доноса». Автор предполагает, что на суде мать Павлика давала показания, чтобы отомстить бросившему ее мужу и, припугнув, вернуть его в семью. Он считает нелогичным поведение предполагаемых убийц, не предпринявших никаких мер для сокрытия следов преступления (не утопили трупы в болоте, бросив их у дороги; не отстирали вовремя окровавленную одежду; не очистили от следов крови нож, положив его при этом в то место, в которое первым делом заглядывают при обыске). Все это особенно странно, учитывая, что дед Морозова в прошлом-жандарм, а бабка-профессиональная конокрадка. По версии Дружникова, убийство являлось результатом провокации ОГПУ, организованной с участием помощника уполномоченного ОГПУ Спиридона Карташова и двоюродного брата Павла-осведомителя Ивана Потупчика. В связи с этим автор описывает документ, который, по его утверждению, он обнаружил в материалах дела № 374 (об убийстве братьев Морозовых). Эта бумага была составлена Карташовым и представляет собой протокол допроса Потупчика в качестве свидетеля по делу об убийстве Павла и Федора. Документ датирован 4 сентября, то есть, согласно дате, составлен за два дня до обнаружения трупов. По мнению Юрия Дружникова: «Следствия не было. Трупы приказали похоронить до приезда следователя без экспертизы. В качестве обвинителей на сцене сидели также журналисты, говорившие о политической важности расстрела кулаков. Адвокат обвинил подзащитных в убийстве и под аплодисменты удалился. Разные источники сообщают разные способы убийства, прокурор и судья путались в фактах. Орудием убийства назвали найденный в доме нож со следами крови, но Данила в тот день резал теленка-никто не проверил, чья кровь. Обвиняемые дедушка, бабушка, дядя и двоюродный брат Павлика Данила пытались сказать, что их били, пытали. Расстрел невиновных в ноябре 1932 года был сигналом к массовой расправе над крестьянами по всей стране». После выхода книги Ю. Дружникова Вероника Кононенко выступила в газете «Советская Россия» и журнале «Человек и закон» с жесткой критикой этого литературного расследования, оценив книгу Дружникова как клеветническую и полную собранных обманным путем подтасованных сведений. В подтверждение она процитировала письмо от Алексея Морозова, родного брата покойного Павла Морозова, согласно которому учительница Павла З. А. Кабина за искажение своих воспоминаний хотела подать на Дружникова в международный суд. Из опубликованного Вероникой Кононенко письма Алексея Морозова, родного брата Павла: «Что за судилище устроили над моим братом? Обидно и страшно. Брата моего в журнале назвали доносчиком. Ложь это! Павел всегда боролся в открытую. Почему же его оскорбляют? Мало наша семья горя перенесла? Над кем издеваются? Двоих моих братьев убили. Третий, Роман, пришел с фронта инвалидом, умер молодым. Меня во время войны оклеветали как врага народа. Десять лет отсидел в лагере. А потом реабилитировали. А теперь клевета на Павлика. Как все это выдержать? Обрекли меня на пытку похуже, чем в лагерях. Хорошо, что мать не дожила до этих дней…Пишу, а слезы душат. Так и кажется, что Пашка опять стоит беззащитным на дороге. Редактор «Огонька» Коротич на радиостанции «Свобода» заявил, что брат мой-сукин сын, значит, и мать моя…Юрий Израйлевич Альперович-Дружников к нам в семью втерся, чаи с мамой распивал, все нам сочувствовал, а потом издал в Лондоне мерзкую книжку-сгусток такой отвратительной лжи и клеветы, что, прочитав ее, получил я второй инфаркт. Заболела и З. А. Кабина, все хотела в международный суд на автора подать, да где ей-Альперович живет в Техасе и посмеивается-попробуй достань его, учительской пенсии не хватит. Главы из книги «Вознесение Павлика Морозова» этого писаки растиражировали многие газеты и журналы, никто моих протестов во внимание не принимает, правда о брате никому не нужна…Видно, одно мне осталось-облить себя бензином, и дело с концом». Слова Дружникова противоречат воспоминаниям первой учительницы Павла-Ларисы Павловны Исаковой: «Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина. Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил. Коммуна распалась, а мужа моего кулаки до полусмерти избили. Меня же спасла Устинья Потупчик, предупредила, что Кулаканов с компанией собираются убить. Вот, наверное, с тех пор Павлик Кулаканова и возненавидел, первым в пионеры вступил, когда отряд организовали». Журналист В. П. Кононенко со ссылкой на учительницу Павла Морозова Зою Кабину подтверждает, что «именно она создала первый в деревне пионерский отряд, который и возглавил Павел Морозов». Согласно статье В. С. Бушина, версия Дружникова, что убийцами были «некто Карташов и Потупчик», первый из которых был «оперуполномоченным ОГПУ», является клеветнической. Бушин ссылается на Веронику Кононенко, которая нашла «самого Спиридона Никитича Карташова» и брата Павла Морозова-Алексея. Указывая, что настоящая фамилия Дружникова-Альперович, Бушин утверждает, что кроме использования «красивого русского псевдонима Дружников», тот «втирался в доверие» к бывшей учительнице Павла Морозова Ларисе Павловне Исаковой, используя еще одно имя-своего коллеги по редакции И. М. Ачильдиева. Наряду с утверждением непричастности Карташова к ОГПУ, Бушин обвиняет Альперовича-Дружникова в намеренных искажениях и подтасовках фактов в угоду своим воззрениям и убеждениям. В 2005 году профессор Оксфордского университета Катриона Келли издала книгу «Товарищ Павлик: взлет и падение советского мальчика-героя». Келли утверждала в последовавшей полемике, что, «хотя есть следы замалчивания и сокрытие второстепенных фактов работниками ОГПУ, нет никаких оснований полагать, что само убийство было спровоцировано ими». Юрий Дружников заявил, что Келли использовала его работу не только в допустимых ссылках, но и повторив композицию книги, отбор деталей, описания. Кроме того, Келли, по мнению Дружникова, пришла к прямо противоположному заключению о роли ОГПУ-НКВД в убийстве Павлика. Согласно Келли, Дружников считал советские официальные материалы ненадежными, но использовал их, когда это было выгодно для подкрепления его версии. По оценке Келли, Дружников опубликовал вместо научного изложения критики ее книги «донос» с предположением о связи Келли с «органами». Келли не нашла большой разницы между заключениями книг и отнесла некоторые пункты критики Дружникова к недостаточному знанию им английского языка и английской культуры. Советский юрист Александр Алексеевич Лискин принимал участие в дополнительном расследовании дела в 1967 году и запрашивал дело об убийстве № Н-7825 из архивов КГБ СССР. Лискин указывал на «мордобой» и «фальсификацию» со стороны инспектора Титова, вскрытые во время следствия. В 1995 году Лискин запрашивал официальные справки о предполагаемой судимости отца Павлика, но органы внутренних дел Свердловской и Тюменской областей не нашли таких сведений. Лискин предложил проверить «тайные углы запыленных архивов», чтобы найти действительных убийц братьев Морозовых. Лискин соглашался с доводами редактора отдела журнала «Человек и закон» Вероники Кононенко о свидетельском характере выступления Павлика на суде его отца и об отсутствии тайных доносов. Весной 1999 года сопредседатель Курганского общества «Мемориал» Иннокентий Хлебников направил от имени дочери Арсения Кулуканова Матрены Шатраковой ходатайство в Генеральную прокуратуру России о пересмотре решения Уральского областного суда, приговорившего родственников подростка к расстрелу. Генеральная прокуратура России пришла к следующему выводу: «Приговор Уральского областного суда от 28 ноября 1932 года и определение судебно-кассационной коллегии Верховного Суда СССР от 28 февраля 1933 года в отношении Кулуканова Арсения Игнатьевича и Морозовой Ксении Ильиничны изменить: переквалифицировать их действия со ст. 58-8 УК СССР на ст. 17 и 58-8 УК СССР, оставив прежнюю меру наказания. Признать Морозова Сергея Сергеевича и Морозова Даниила Ивановича обоснованно осужденными по настоящему делу за совершение контрреволюционного преступления и не подлежащими реабилитации». Генеральная прокуратура России, занимающаяся реабилитацией жертв политических репрессий, пришла к выводу, что убийство Павлика Морозова носит чисто уголовный характер, и убийцы не подлежат реабилитации по политическим основаниям. Это заключение вместе с материалами дополнительной проверки дела № 374 было направлено в Верховный суд Российской Федерации, который принял решение об отказе в реабилитации убийц Павлика Морозова и его брата Федора. Согласно мнению Бориса Сопельняка, «в разгар перестроечной истерии больше всех старались выбить любовь к Родине из молодежи так называемые идеологи, подпущенные к долларовой кормушке». По мнению Сопельняка, Генеральная прокуратура России тщательно рассмотрела дело. Согласно мнению Маура Рейнолдса, Матрена Шатракова умерла за три месяца до поступления решения Верховного Суда России в 2001 году, и почтальон отказался передать решение ее дочери. В 1930-е годы в Советском Союзе были и другие случаи, по ряду параметров схожие с историей Павлика Морозова.
Так, в начале 1935 г. на станции Вахрушево Кировского края 15-летняя пионерка Анна Соколова услышала разговоры «бывших кулаков»-рабочих-железнодорожников, которые «злорадствовали по поводу убийства тов. С. М. Кирова и оправдывали злодейский акт». Школьница обратилась в местный партком, но не смогла добиться от него никаких мер в отношении «врагов народа». Более того, пионерка якобы подверглась травле на заседании, а ее отца чуть позже уволили с работы. Все изменилось, когда об этом случае написала сначала местная печать, затем-всесоюзная газета для детей «Пионерская правда». В итоге «враги народа» были отданы под суд, отец пионерки был восстановлен в должности, а сама она получила в награду за «большевистскую бдительность» отрез шелка 2½ метра и пару новых сапог. Был также поставлен вопрос о возможном награждении ее путевкой во всесоюзный пионерлагерь «Артек». Приблизительно в те же годы стал известен и случай с «пионером Колей Щегловым», который якобы «разоблачил врага народа» в лице своего отца и призвал расстрелять его (советская власть и органы НКВД отнеслись к призыву ребенка благосклонно, и отца мальчика расстреляли). Рассказ об этом реальном или вымышленном случае сохранился в хронике с документальной записью выступления советского высокопоставленного партийного аппаратчика Анастаса Микояна на торжественном собрании, посвященном 20-летию НКВД в декабре 1937 года. И появляется достойнейший образец для подражания-двенадцатилетний предатель Павлик Морозов, «геройски павший в классовой борьбе», удостоенный за свое предательство памятников, портретов, прославленный в песнях и стихах, на которых будут воспитываться следующие поколения. Павлик Морозов, которого и сегодня миллионы советских детей славят за то, что он донес на собственного отца и деда. Как в гитлеровской Германии учили немецких детей доносить на своих родителей, так и у нас в России начали сознательно воспитывать поколение стукачей, уже начиная со школы. Историк и публицист Олег Максимович Хлобустов считает, что: «Павел Морозов, будучи допрошенным в феврале 1932 года в качестве свидетеля, подтвердил, что-да, он видел, как в сентябре предыдущего года его отец с каким-то незнакомым мужчиной, не жителем села Герасимовка, выдавал такие справки, взамен получая подношения. Что там было-он не знает, поскольку это было в корзинке. Ну, ясно-присутствовал какой-то корыстный мотив. Вот и все его преступление, что он выступил, как свидетель, как гражданин, который исполнил свой долг. Были заданы конкретные вопросы, он дал на них ответы. Но никакого доносительства, никакого предательства здесь не было, поскольку было подтверждение реального факта. Вот в Москве был пионерский парк и там стоял памятник Павлику Морозову. Естественно он был снесен. А может быть, сегодня как раз пришло время его восстановить, водрузить на место, сказать правду, историческую правду об этом невинно пострадавшем человеке, по сути дела мальчике и воздать ему историческое должное, освободив его от тех наветов, от той клеветы, которая преследует его на протяжении многих лет?». Директор музея Павлика Морозова в Герасимовке Нина Купрацевич оправдывает имя своего земляка: «Он просто жертва сурового времени. А особо суеверные и сегодня обращаются к мальчику, он продолжает жить уже в новом, мистическом образе. Школьники со всей округи, местные жители и гости-Герасимовка вспоминает своего односельчанина. Раньше к нему приходили с горнами и барабанами. Теперь-с кадилом и молитвами. Этот мальчик умер в 13. Но продолжает жить после смерти. 80 лет не могут забыть имя Павлика Морозова. Жестокая расправа над ним и его братом в лесу тревожит умы историков, и не дает покоя односельчанам. Сегодня ясно-он не герой, и не предатель. И уж точно не пионер. Детская организация появилась в Герасимовке через несколько лет после гибели братьев. Мы исказили историю до неузнаваемости. И мы встали на защиту ребенка. Для нас Павлик Морозов-наш земляк, наш родственник».