О жизни и творчестве русского драматурга Александра Сухово-Кобылина
(1817-1903)…
Из журнала «Искусство кино». Странное дело-про кино часто говорят, что
оно искажает классику, что оно небрежно и нерадиво в обращении с классикой.
А режиссеры Э. Гарин и X. Локшина, поставившие комедию «Веселые расплюевские
дни» в кино, были педантично бережливы по отношению к каждому слову и
каждой ремарке в авторском тексте. От участников съемочной группы я знаю,
что стремление к абсолютной верности автору встречало не раз недовольство
в среде исполнителей, ибо как раз в кино один из методических приемов
работы над ролью давно уже стал как бы постоянным приемом в работе актера.
Единственное, что позволили себе постановщики фильма-это купюры и перенесение
в начало фильма последнего эпизода из второй части трилогии, пьесы «Дело».
Но Сухово-Кобылин и сам писал, что сцены, составляющие комедию «Смерть
Тарелкина», имеют «своим мотивом последний монолог Тарелкина в драме «Дело»,
и, таким образом, вступительный эпизод фильма «Веселые расплюевские дни»
реализует прямое указание автора трилогии. Гарин и Локшина настолько точны
в постановке, что фильм, несмотря на значительные купюры, кажется полным,
ничего не утерявшим воспроизведением комедии на экране. Но он отмечен
не только верностью букве и духу комедии. Он верен и духу времени. Действие
комедии о жестоких нравах хищнического общества, в котором большие хищники
пожирают не только не защищенных от них людей, но и малых хищников, в
котором и господствует и свирепствует мораль, некогда так сформулированная
Ремизовым: «человек человеку-бревно!», действие это происходит в условиях
исторически конкретных и определенных, и усилия режиссеров были направлены
столько же на воспроизведение характеров и сюжета, сколько и на восстановление
исторического своеобразия времени. Это особенно удалось им в изобразительной
характеристике Петербурга. Казалось бы, что нового, еще не снятого на
пленку можно найти в этом городе? Уж он весь отснят, описан, изображен
на холсте. И режиссеры как будто не озабочены таким поиском-недаром же
фильм начинается панорамой невского берега, башней Петропавловской крепости.
Но это только вступительные кадры-дальше идут безобразные дома и дворы,
подъезды правительственных зданий, чиновничье бездушных, вроде того подъезда,
из которого Варравин пинком ноги выставляет потребовавшего у него дележа
добычи Тарелкина. Но если так верна и так точна режиссура в воспроизведении
эпохи, текста, характеров комедии, то в чем же ее своеобразие, устремленность?
Фильм представляется в известном смысле академическим, традиционалистским,
мне довелось слышать от кинематографических критиков даже слово «театральность».
И в самом деле-вся первая половина действия происходит в комнатах квартиры,
где проживал Тарелкин, вся вторая половина-в комнате «частного дома»,
во владениях частного пристава Оха. Аппарат отнюдь не часто покидает эти
павильоны, очень интересно и умело, впрочем, обыгрывая их, используя самые
различные съемочные точки. Как же тут не упрекнуть режиссеров и оператора
в театральности? Ведь нынче это не в моде, совсем не в моде. Мы охотно
соглашаемся на родство кино с прозой, даже с лирической прозой, со всеми
жанрами литературы, в которых ясно выражена субъективная позиция автора,
личное начало. Соответственно-мы любим многоплановость, внезапные и неожиданные
ассоциации в строении сценария и фильма, то есть, в сущности, лирические
принципы в развитии темы. Спору нет-это в высшей степени плодотворные
принципы, только почему же именно они должны быть единственными в художественной
кинематографии, почему же надо вовсе избегать театрального начала, которое
нелепо и бессмысленно начисто изгонять из кинематографии? В первые десятилетия
развития советского звукового фильма оно принесло нам серьезные успехи
и сказалось в ряде крупнейших явлений советской кинематографической классики.
Ответа-формулы на этот вопрос мы не дождемся, да и не стоит ожидать его,
ибо вразумительного ответа и быть не может.
Однако вот что интересно. В истории сценического воплощения комедии Сухово-Кобылина
было несколько попыток поставить ее по-новому, подчеркивая фарсово-балаганную
природу комедии. Именно такова была постановка В. Э. Мейерхольда в 1922
году, в которой Гарин играл Ванечку-писаря, сына Расплюева. Однако фильм
Гарина и Локшиной ни в малой мере не похож на этот спектакль. В нем нет
претензий на новаторство. Но если это так, если в нем отнюдь не явно выражена
опять-таки столь модная нынче тенденция истолкования старой, классической
пьесы по-новому, без изменений и дополнений, без «обогащения» драматургии,
то как же примет зритель этот фильм? Понравится ли он ему? Поймет ли он,
в чем соль и острота этой сатирической комедии о дикости и ужасе жизни,
давно уже отошедшей в прошлое? Мне довелось дважды видеть фильм на просмотрах.
Первый раз в одном из клубов художественной интеллигенции, второй-в одном
из окраинных рабочих клубов. И меня большие всего поразило не то, что
публика с напряженным интересом смотрела фильм, смеялась и аплодировала,
а то, что смеялись и аплодировали в одних и тех же местах, репликами отмечали
одни и те же фразы, кадры фильма. Оказалось, что чем ярче подчеркивали
режиссеры признаки того времени, когда происходит действие пьесы, тем
сильнее звучат в исполнении актеров отдельные реплики, фразы, имеющие,
так сказать, вневременной характер и приложимые и к некоторым явлениям
нашей эпохи. После множества постановок комедий, претендовавших на новаторство,
фильм представляется мне, как я уже сказал, в известной мере традиционным;
пафос работы режиссеров заключался в том, чтобы с наибольшей полнотой
раскрыть замысел автора. Но этот традиционализм, право же, в данном случае
мне кажется дороже новаторства. В области экранизации есть времена, когда
надо восстанавливать, и есть времена, когда надо пересматривать. Впрочем,
это зависит не только от времени, но и от экранизируемого произведения.
Ставя комедию Сухово-Кобылина, режиссеры и в тех местах, где они подробно
разрабатывали ремарки автора, и в тех местах, где они подчеркивают заложенные
в тексте мотивы, не вносят ничего нового в стилевом отношении. Все это
в пределах поэтики Сухово-Кобылина, сочетающей трагическое с комическим,
драму с фарсом, правдоподобие с эксцентрикой. В пределах этой же поэтики
и те сцены, в которых показаны мечты Тарелкина: вот пышная церковная церемония
освящения брака Тарелкина с «воронопегой купчихой», чьим «свиным, сонным
жиром» мечтал он «лечить раны и истомы служебные». Вот, разряженный, катит
он по улице в Баховой коляске. Общим местом, всех работ о Сухово-Кобылине
является утверждение родства его творчества с творчеством Гоголя. По-своему
реализуют этот тезис и режиссеры, ставившие фильм «Веселые расплюевскне
дни». А наиболее ярко это родство обнаруживается в исполнении Эрастом
Гариным роли Тарелкина-Копылова. Гарин вообще-художник, выросший и воспитавшийся
на драматургии Гоголя. Первый фильм его, и Локшиной, фильм замечательный,
недооцененный критикой в свое время, ни одного экземпляра которого, к
сожалению, не сохранилось-«Женитьба». В нем он играл Подколесина. До этого,
как известно, он играл Хлестакова в спектакле «Ревизор», поставленном
Вс. Мейерхольдом. В образе Тарелкина-Копылова, созданном Э. Гариным, необычайно
ярко выражено гоголевско-сухово-кобылинское сочетание пафоса и комического;
эта, черта с предельной силой сказывается в монологе, который мнимо умерший
Тарелкин произносит над собственным гробом. В области драматургии этот
монолог-одна из вершин комедийного искусства, и в исполнении Гарина он
становится одной из вершин мастерства комедийного актера. Но сочетание
пафоса и комизма-вовсе не единственная черта этой роли и ее исполнения.
Гарин соединяет в Тарелкине жалость к герою, его убожество, неудачливость
с повадками обиралы и мелкого хищника. Самое это соединение ставит жалость
под знак иронии, что бесконечно усложняет роль. Но эта сложность великолепно
удается Гарину. Герой его поражает зрителя необыкновенным многообразием
своих свойств-в нем есть и плутовство, и нечто пророческое, и одержимость,
которая позволяет ему с такой легкостью играть Силу Копылова. Другой образ,
который обязательно запомнится зрителю-Расплюев в исполнении Н. Трофимова.
Он обладает какой-то особой убедительностью, и зритель верит ему во всем.
Притом что всем он гиперболичен; я бы сказал, что преувеличение-одна из
основных, черт таланта этого актера. Как он в сцене поминок уничтожает
пищу и напитки, приготовленные Тарелкиным. Как он переживает выпавшую
на его долю удачу вести дело упыря и «вурдалака», пускаясь в пляс в предчувствии
будущей славы и наград. Как он допрашивает свидетелей, будучи совершенно
убежден, что Тарелкин-оборотень. Все эти сцены были бы мертвы и пусты,
если бы не убедительность, полная органичность существования актера на
экране, которая в высшей степени свойственна дарованию Н. Трофимова. Тем
страшней, тем отвратительней этот персонаж-невежественный и жестокий,
тупой и самодовольцый, душевно уродливый и ничтожный. Среди основных ролей
следует назвать еще и Брандахлыстову в исполнении С. Харитоновой. Применительно
к драматургии Сухово-Кобылина понятие «маски» встречается почти в каждой
статье, ему посвященной. Однако и в игре Гарина и Трофимова и в игре Харитоновой
оно применимо только с оговорками. Персонажи, которых они изображают,
действительно маски. Однако на экране нет ничего условно-масочного в исполнении
ролей Тарелкина, Расплюева, Брандахлыстовой. За каждой из масок возникают
живая жизнь персонажа, многообразный характер, емкий и красочный. И в
сущности, те же принципы положены в основу исполнения других ролей-Качалы,
Шаталы, дворника Пахомова, помещика Чванькина, кухарки Мавруши. Мне остается
сказать еще о Максиме Варравине в исполнении А. Папанова. Это отнюдь не
наиболее яркая его работа. То ли его роль больше других купирована, то
ли были еще какие-то причины, но именно яркости в ней и не хватает. Варравин
необычайно выразителен. Внешне он и в самом деле похож на волка, каким
его рисуют на иллюстрациях к сказкам. Но это сходство не стало чертой
характера, главным признаком сценической жизни образа. Что говорить, у
Э. Гарина и X. Локшиной интереснейшая, хотя и нелегкая режиссерская судьба.
Много лет назад они поставили «Женитьбу», не так давно-«Обыкновенное чудо».
Можно по-разному относиться к этим работам, но каждой из них нельзя отказать
в самостоятельности и своеобразии в трактовке сатирической комедии. «Веселые
расплюевские дни»-новое тому подтверждение.